Паскуале Бруно - Страница 18

— Кто же он, отважный бригадир?

— Паскуале Бруно, ваше сиятельство!

Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Это происшествие положило конец празднеству.

Час спустя князь Бутера сидел в своем кабинете за письменным столом и приводил в порядок какие-то бумаги, когда к нему вошел торжествующий дворецкий.

— В чем дело, Джакомо? — спросил князь.

— Я же говорил вам, монсиньор…

— Что именно?

— Вы только поощряете его своей добротой.

— Кого это?

— Капитана Альтавилла.

— А что он сделал?

— Что сделал? Ваше сиятельство, конечно, помнит о моем предупреждении. Я не раз говорил, что каждый раз он кладет себе в карман серебряный прибор.

— Ну, а дальше что?

— Прошу прощения! Но ваше сиятельство ответили, что, до тех пор пока он берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.

— Помню.

— Так вот сегодня, ваше сиятельство, он взял не только свой, но и приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!

— Тогда дело другое, — сказал князь.

Он взял листок бумаги и написал следующие строки:

...

«Князь Эрколе Бутера имеет честь довести до сведения капитана Альтавилла, что больше не обедает у себя дома и лишен в силу этого непредвиденного обстоятельства удовольствия видеть господина Альтавилла за своим столом, а посему просит его принять скромный подарок: он хоть немного возместит тот урон, который это решение наносит его привычкам».

— Вот возьмите, — продолжал князь, вручая пятьдесят унций дворецкому, — вы отнесете завтра и письмо и деньги капитану Альтавилла.

Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю бесполезно, поклонился и вышел; князь спокойно продолжал разбирать бумаги; по прошествии десяти минут он услышал какой-то шорох у двери кабинета, а когда поднял голову, увидел человека, похожего на калабрийского крестьянина; тот стоял на пороге, держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.

— Кто здесь? — спросил князь.

— Я, ваше сиятельство, — ответил пришедший.

— Кто это «я»?

— Паскуале Бруно.

— Зачем ты пожаловал?

— Прежде всего, ваше сиятельство, — сказал Паскуале Бруно, подходя к князю и высыпая на его письменный стол содержимое своей шляпы, полной золотых монет, — прежде всего я хочу вернуть вам триста унций, которые вы так любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли на то дело, о котором я вам говорил: сгоревший постоялый двор заново отстроен.

— Вижу, ты человек слова. Ей-Богу, меня это радует.

Паскуале поклонился.

— Затем, — продолжал он после небольшой паузы, — я хочу вручить вам восемь серебряных приборов с вашими инициалами и гербом. Я нашел их в карманах у некоего капитана. Он, верно, украл их у вас.

— И ты возвращаешь мне покражу?! — воскликнул князь. — Забавно! Ну, а что в этом свертке?

— В нем голова презренного человека, злоупотреблявшего вашим гостеприимством, — сказал Бруно. — Я принес ее в доказательство моей вечной преданности вам.

С этими словами Паскуале Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил на письменный стол князя.

— На кой черт мне такой подарок? Что мне с ним делать? — воскликнул князь.

— Все что пожелаете, ваше сиятельство, — ответил Паскуале Бруно, после чего поклонился и вышел.

Оставшись один, князь Бутера несколько секунд не спускал глаз с мертвой головы; он сидел покачиваясь в кресле и насвистывая свой любимый мотив; затем он позвонил — явился дворецкий.

— Джакомо, — сказал князь, — вам ни к чему идти завтра утром к капитану Альтавилла. Разорвите мое письмо, возьмите себе пятьдесят унций и бросьте эту падаль на свалку.

VIII

Во времена описываемых нами событий, то есть в начале 1804 года, Сицилия находилась в полудиком состоянии, из которого ее вывели, да и то не окончательно, пребывание там короля Фердинанда и английская оккупация; шоссе, что соединяет теперь Палермо с Мессиной и проходит через Таормину и Катанию, еще не было проложено; единственная дорога — мы не сказали бы хорошая, но сносная — между этими двумя столицами шла по берегу моря через Термини и Чефалу; заброшенная ради своей молодой соперницы, эта старая дорога привлекает ныне лишь художников: они едут по ней в поисках многочисленных там прекрасных видов. Как теперь, так и прежде путешествовать по этой дороге, где не было — и нет! — в помине почтовых станций, можно лишь тремя способами: верхом на муле, в паланкине с парой лошадей и в собственной карете, предварительно выслав вперед перекладных, ожидающих путника через каждые пятнадцать льё. Таким образом, перед отъездом в Мессину, куда ее вызвал князь Карини, графине Джемме Кастельнуово предстояло выбрать один из этих способов. Ехать верхом на муле было для нее чересчур утомительно; путешествие в паланкине, помимо всевозможных неудобств (главным из них была медлительность), грозило другой неприятностью: эта поездка вызывала морскую болезнь. Итак, графиня выбрала, не колеблясь, карету и заранее выслала перекладных в те четыре пункта, где она намеревалась остановиться, то есть в Термини, Чефалу, Сант’Агату и Милаццо.

Помимо этой предосторожности, относящейся исключительно к способу передвижения, специальному курьеру было поручено принять и другую меру — запасти в указанных городах как можно больше съестных припасов. Эту важную меру мы горячо рекомендуем всем, кто путешествует по Сицилии, ибо на постоялых дворах там буквально нечего есть: не хозяева там кормят постояльцев, а, наоборот, постояльцы кормят хозяев. Вот почему первый и последний совет, который вам дают по прибытии в Мессину и при выезде из этого города — исходной точке большинства поездок по стране, — запастись провизией, купить кухонные принадлежности и нанять повара; все это обычно увеличивает вашу свиту на двух мулов и одного человека (по простоте сердечной с вас берут за них одну и ту же цену) и повышает ваши расходы на три дуката в день. Иные опытные путешественники из англичан покупают еще и третьего мула, нагружая его палаткой, и мы вынуждены признать, при всей нашей любви к этой великолепной стране, что такая предосторожность, хотя и не столь необходима, как все остальные, все же весьма разумна, если принять во внимание плачевное состояние постоялых дворов, где нет животных, которые необходимы для удовлетворения насущных нужд постояльца, но в баснословных количествах имеются те из них, которые причиняют ему мучения. Этих последних такое множество, что я встречал путешественников, заболевших от недостатка сна, а первых так мало, что я видел англичан, которые, исчерпав свои запасы съестного, глубокомысленно обсуждали вопрос, не съесть ли им своего повара, ставшего совершенно бесполезным. Вот до чего была доведена в 1804 году от Рождества Христова плодородная и золотистая Сицилия, во времена Августа кормившая Рим благодаря тем излишкам продовольствия, что оставались у ее двенадцати миллионов жителей.